Ледяной клад - Страница 13

Он прислонил костыли к стене и, как был в дохе, слегка пошатываясь на непривычном протезе, протискался к столу. Все головы повернулись к нему.

- Извиняюсь, - сказал он, - кажется, я вам помешал. Но я - новый начальник рейда. Меня зовут Цагеридзе. Николай Цагеридзе.

- Ах, вот как! - ответила женщина, и ласковым, влажным блеском теперь наполнились ее глаза. - А я Баженова, Мария. Председатель месткома. Очень хорошо, что вы наконец приехали. А мы тут сегодня профсоюзные дела решали. Насчет дисциплины и прочего.

- Но почему же так поздно? - спросил Цагеридзе. - Наверно, вот-вот наступит утро.

Все дружно расхохотались. Баженова, тоже смеясь и словно бы насильно заставляя Цагеридзе обратить внимание на ее красивые зубы, заглянула ему прямо в лицо.

- Утро? - она простодушно потеребила меховой рукав дохи Цагеридзе, потом коротким движением оттолкнулась. - Да что вы! Двенадцати еще нет. Это вам так в дороге показалось. Но по домам, конечно, и нам пора. Ужасно собрание затянулось. А люди за день-то вроде вас намерзлись, намаялись. Вы что-нибудь скажете?

Цагеридзе обвел глазами зал. Две электрические лампочки, и те над столом президиума, давали мало света, горели слабым красноватым накалом. Дальние углы зала терялись в полутьме. Но и при таком освещении Цагеридзе разобрал, что большинство присутствующих - молодежь, а в задних рядах сидят главным образом женщины. И еще он понял: люди сидят сейчас и разгадывают загадку - интересно, что за новый начальник?

Цагеридзе повел плечами, закинул руки назад, и доха свалилась на пол, к ногам.

- Что мне сказать? Что тут скажешь? Я замерз, - негромко начал он. - Я грузин, и хотя как будто бы уже привык к сибирским морозам, но все равно я очень замерз. Одна нога у меня настоящая, другая - деревянная, но которая именно из них сейчас деревянная и которая живая, я никак не могу понять. Баженова говорит: "Хорошо, что вы приехали". Конечно, это очень хорошо. Для моего здоровья, во всяком случае. Что было бы со мной, если бы я все еще ехал по этому страшному морозу? (В дальнем углу зала зажурчал приглушенный девичий смешок.) - Какой я окажусь начальник, я не знаю. Дело в том, что сейчас мне двадцать девять лет, а когда было семнадцать, я добровольцем ушел на фронт. И не закончил десятилетнюю школу. Но войну я тоже не закончил под самым Берлином вражеский танк расплющил мне ногу. Ее четыре раза отрезали по кусочку все выше, и я боялся, что так постепенно дойдут до самой шеи. Из-за этой ноги на правах инвалида я пролежал в госпитале семь с половиной лет, и на меня израсходовали два ведра пенициллина. Но зато я закончил десятилетку и даже лесотехнический институт. Заочником, конечно. Почему именно лесотехнический? Без ноги? Ну, не могу же я вам все сразу рассказывать!

Опять прожурчал тихий смешок. Цагеридзе переждал, пока он затихнет.

- Скажу только: лечился я в Красноярске. Как видите: вылечился. И я полюбил Сибирь. Хорошие люди сибиряки. Хорошие друзья. Я мог бы теперь вернуться на родину, поехать в Сачхере, в Грузию, кушать виноград. Но я подумал; надо быть не где южнее, а где нужнее. Особенно человеку, который окончил сибирский лесотехнический институт. Обязан дипломом инженера только Сибири. А потом, если хотите, по-откровенному, Николай Цагеридзе был в своей округе лучший бегун. Хромому не очень приятно снова там показываться, где тебя видели ловким, быстрым. Пережить надо. Привыкнуть постепенно. Я не поехал в Грузию, я прилетел в Покукуй, и совершенно усталая лошадка привезла меня на Читаутский рейд. Здесь тоже кому-то нужно работать. И здесь работать труднее, чем в солнечной Грузии. Мне будет очень трудно работать: я инженер молодой, без всякого опыта; и я очень горячий, а потому очень боюсь мороза. На войне я научился довольно прилично разрушать немецкие укрепления, взрывать мосты, портить врагу дороги отступления, бегства, а вот как теперь нам спасти свой лес, свое народное богатство, я еще и сам не знаю. Я прошу вас мне помогать советами. - Он остановился, поглядывая в дальний угол. Но там царила тишина. И Цагеридзе заговорил снова: - По отчетам, здесь, в запани, осталось зимовать двадцать восемь тысяч кубометров прекрасного леса. К этому прибавьте еще наплавные сооружения. Словом, во льду оказался целый миллион. И даже больше. Моя бабушка всю жизнь искала клад, копала лопатой землю под старыми стенами. Ей очень хотелось иметь миллион. Бабушка в земле клад не нашла, она не знала, что клады встречаются и во льду. Такой ледяной клад достался ее внуку, Николаю Цагеридзе. Мне очень хочется получить этот замерзший миллион. И я думаю, вместе с вами мы его получим. Вот что я хотел сказать. Больше я говорить не хочу. Хочу работать. И еще я хочу стакан водки и теплую постель. Мне надо наконец согреться. Все. Вопросы будут?

В дальнем углу женщины теперь снова шептались, сдержанно пересмеивались. Мужчины впереди сидели чинно и одобрительно поглядывали на Цагеридзе.

Наконец там, в дальнем углу, кто-то не выдержал:

- Водки нет: Лопатин, старый начальник, всю выпил. Надо было с собой бочонок привезти.

- Жениться скоро будете?

Баженова сердито стукнула косточками согнутых пальцев по столу, повертела головой.

- Ой, Ребезова, ну и язык у тебя! - Наклонилась к Цагеридзе: - Вы не сердитесь.

- Ничего, я отвечу, - спокойно сказал Цагеридзе, - я мужчина: не это слыхал и сам говорил, бывало. Конечно, очень жаль, что прежний начальник всю водку выпил, мне ведь нужно совсем немного, только отогреться - один стакан. Зачем же везти целый бочонок? Я ведь не собираюсь каждый день промерзать до такой степени. И еще. Хорошо ли так говорить теперь о Лопатине? Насчет женитьбы. На Ребезовой жениться не буду. А вообще женюсь обязательно...