Ледяной клад - Страница 44

И вдруг ему стало жаль Ингут, домик в глухой тайге, где так великолепно они с Максимом начали свою трудовую жизнь...

Да, там была не первая линия... Но и тут ведь тоже не первая! Чем соблазнились они на Читауте? Решили уйти с Ингута - правильно. Так надо было сразу пойти тогда на строительство Иркутской ГЭС, которую уже заканчивают, или на строительство Братской ГЭС, которую только начинают, но зато будет она крупнейшей в мире. Крупнейшей! Вот где передовая! А лес этот замороженный - и незамороженный - гори он синим огнем, пусть с ним чикаются разные Женьки да Феньки с хромым начальником! Цагеридзе каждый день твердит: "Миллион, миллион", а на Братской ГЭС в одни только сутки тратить будут, кажется, три миллиона. Это - да! Там миллион - тьфу, а здесь геройство из этого начальник хочет сделать: "Мы должны сохранить, спасти народное достояние!" Тоже "достояние" - один миллион. И геройство... Геройство вот: плотина падает, рушится, и одному подпереть ее, одному человеку, спиной подпереть и держать, пока не прибудет помощь. Миллиард, два миллиарда одному человеку спасти!..

Он перевел дух, опомнился. Ну, одному целую плотину, конечно, не удержать на спине, и вообще нехорошо, если она падает, рушится, но все равно, пусть что-нибудь другое, только крупное, видное, необыкновенное. Просчитались они с Максимом. Не туда с Ингута ушли. Ну что же, не туда надо поправиться. Летунами, гастролерами станут считать? Ерунда. Не за длинными рублями, а за большой работой в Сибирь люди приехали. Если уж дать, так дать!

И когда эта мысль прочнее вошла в сознание Михаила, он совсем другими глазами стал глядеть на веселящихся парней и девчат. Он сам словно бы подтянулся, сделался выше, шире в плечах, а парни все помельчали, лица у девчонок вовсе сжались, съежились, и Федосья эта, как мышка, бегает по кругу на тонких ножках. Вот и пусть бегает. И пусть Максим, как блин, ей улыбается. А он сейчас отсюда один...

Он сам еще не знал, куда он пойдет, помчится, взлетит, но запальный шнур был уже подожжен, и Михаил, весь собравшись в комок, ожидал, когда буря взрыва подбросит его вверх.

Перевалов ему говорил: "Да что ты все стоишь, стену спиной подпираешь? Смелее давай!" - и огонек по шнуру бежал быстрее. Он хотел о чем-то спросить Лиду, схватил за рукав и потянул к себе, но девушка вырвалась, крикнула строго: "Не лапайтесь!" - и еще быстрее побежал огонек. Федосья в стремительной полечке промелькнула у самого лица, он даже уловил запах ее волос, отдающих земляничным мылом, но с Федосьей медвежонком крутился Максим - и огонек стал уже ощутимо горячим, жгучим. Кончились танцы, кончилось все, люди стали из кучи на полу вытаскивать, разбирать свои ватники, полушубки: вдруг в упор сверкнули Женькины озорные глаза: "Миша, проводите?" Михаил сухо отрезал: "Не по пути", торопливо натянул на плечи стеганку и выбежал на улицу. Но тут его настигли веселые переборы "Подгорной", короткий девичий перепляс, а в конце - сверлящий Женькин голос, частушечка:

Реки, камни и кусты,

Всюду сломаны мосты

Где-то Макся мой идет,

Мишу за руку ведет...

Ага! Теперь уже и не Максю - "Мишу за руку ведет..." Мишу... за руку... Даже так?..

Широко шагая, он обогнал всех, кто шел впереди; на вопрос Павла Болотникова, куда он так бежит, огрызнулся: "Не куда, а откуда". В сенях общежития на ощупь схватил свои лыжи, надел, закрепил и помчался напрямую к реке. Здесь он немного проскользил вдоль обрыва, переходящего внизу в крутой откос, выбрал похожий на трамплин бугорок, отошел, разбежался и, распластав руки, как крылья, полетел в темную и грозную глубину, слабо мерцающую внизу снежными искорками.

Максим, переполненный счастьем, шел под руку с Феней. Он находился даже не на седьмом, а по меньшей мере на одиннадцатом небе. По пословице, беда не приходит одна. Счастье тоже, наверно, ходит всегда не в одиночку. Во всяком случае, так в этот вечер казалось Максиму.

Вот, пожалуйста, по порядку. В самый трудный момент он ловко выручил друга, вышел на круг вместо него, когда ядовито-веселая Женька Ребезова уже готова была покрыть Михаила вечным позором, от которого и Максиму не просто было бы уйти. С Мишкой-то ведь они "оба - одно"! Феня сразу согласилась вместе пойти поиграть, и потом танцевала тоже больше всего с ним, и доверчиво разговаривала, спрашивала: "Как вам здесь нравится? А вашему другу?" Это тоже было здорово, что Феня их не отделяла, не вспоминала злом Ингут, Михаила. И Максим говорил: "О, мы с Мишкой..." Вообще весь этот вечер он, Максим, был удивительно ловкий и находчивый. Если бы перевести это на солдатский язык - он стрелял и все время попадал только в десятку. И то, что напоследок Женька Ребезова на всю улицу спела: "Где-то Макся мой идет, Мишу за руку ведет..." - это уж такое, выше чего, пожалуй, и никогда не случится. Это же слава! А? И все сразу, все в один вечер. Очень правильно сделали они с Михаилом, что сюда переехали!

Максим оглядывался, смотрел вперед. Эх, Мишка, черт длинноногий, куда ты девался? Как хорошо вместе бы сейчас погуляли!

Феня шла, платком прикрыв лицо так, что на виду оставались только глаза - обмороженные щеки полагалось беречь от холода - и потому ее голос звучал глухо. Рядом с ними, иногда тоже поддерживая Феню под руку, шла Баженова. Максиму это ни капельки не мешало. Наоборот, помогало. Окажись они с Феней только вдвоем, у него в достатке не сыскалось бы умных слов, и он городил бы ей всякую чепуху. А Баженова выручала. Когда разговор становился очень уж глупым, нелепым, она тихонько вставляла какое-нибудь серьезное свое замечание. Но больше - слушала молча.