Ледяной клад - Страница 47

- Ждете? В платочке? Ну?

И какое-то непонятное чувство - стыда и бахвальства вместе - вдруг толкнуло Максима к сосне. Он сбросил рукавицы и стал карабкаться по ее стволу, обжигающему холодом голые пальцы, силясь как можно быстрее добраться до первых сучьев.

Страшно мешал крупный узел платка, давивший в самый "дых", когда Максим прижимался к дереву всем телом, чтобы не свалиться, пока руки передвигались выше, нащупывая трещины в коре. Нижние сухие сучья торчали не очень высоко от земли, летом, в одной рубашке Максиму не трудно было бы ухватиться за них, но мороз, хотя и небольшой, сушил ему пальцы и отнимал добрую половину силы.

Он уже готов был сползти в снежный сугроб под деревом, чтобы потом еще раз сделать попытку, теперь с подскока, но неожиданно почувствовал, что одна его нога оперлась на что-то прочное, хотя немного и податливое, вытянулся всем телом, ухватился рукой за сучок, затем за другой, за третий и, утвердившись, глянул вниз. Ребезова стояла, запрокинув голову, и дула в кулаки. Максим понял: это она помогла ему подняться. И, значит, он сам ничем еще не доказал своей ловкости.

- Белочка, белочка, - насмешливо сказала Женька. И тоном приказа прибавила: - Хватит! Слезайте. Дальше уже как по лестнице.

Ничего себе лестница! До живых сучьев еще метров пять, не меньше, а каждый сухой сучок, прокаленный морозом, может под ногой обломиться начисто, не оставив даже маленького выступа для опоры. И выше, где начинаются пушистые, покрытые хвоей ветви, все забито, завеяно снегом, полезешь обрушишь его на себя.

- Слезайте, мешок, - уже на другой лад повторила Женька. - У меня из-за вас зазябли ноги в ботинках-то.

Максим молча полез наверх. Если бы Ребезова второй раз не сказала "слезайте", он бы, пожалуй, спустился. Теперь же... "Мешок!" Опираться на сухие сучки всей тяжестью тела Максим боялся и поэтому взбирался, по-прежнему крепко обвивая ствол сосны обеими руками. Взбирался, с холодком в сердце думая, - а как он действительно будет спускаться, такой "мешок", когда у него еще сильнее окоченеют пальцы.

- Вот подлый! - во все горло кричала снизу Женька. - Хочет девушку совсем заморозить. Смотри - уйду одна!

Снежная лавина упала на плечи Максиму - это он головой уперся в густую путаницу мелких ветвей. Холодная струйка поползла по шее за воротник. Ничего! Максим стряхнул снег и полез выше. Теперь пошли живые сучья, надежные, прочные, но в то же время и очень скользкие, а ствол сосны стал изредка вздрагивать, и тогда где-то под ложечкой у Максима екало так, как бывало у него на самолете, когда тот входил в крутой вираж или проваливался в воздушную яму.

- Уйду! - грозилась снизу Ребезова.

Других ее слов Максим разобрать не мог, мешал сухой шелест непрерывно текущего сверху снега. "Уйду..." Никуда она не уйдет! "Уйду..." Это ведь только для того, чтобы его подстегнуть. И проверить - упрям ли и смел ли он. А ну, вперед! Еще вперед! И еще...

Сучья неожиданно разбежались врозь, образовав удобное сиденье, но выше ухватиться руками было уже не за что, открылось черное небо, усеянное частыми яркими звездами, с раздвоенной белесой лентой Млечного Пути, и Максим понял, что он забрался на самую макушку сосны, в ее крону. Он повернулся неловко и надавил рукой на конец ветви, густо опушенной длинной хвоей. Ветка хрустнула, отломилась и закувыркалась между крупными сучьями, а сам Максим едва-едва сумел сохранить равновесие.

Ветка летела к земле долго, и, когда наконец она с тихим шорохом воткнулась в сугроб, Максим почувствовал, как все это глупо. Зачем он залез сюда? Дважды два полететь сейчас вслед за этой веткой к невидимой внизу земле. И ему вдруг стало жутко остаться одному под этим черным небом с огненно-жгучими звездами и вздрагивающей при каждом его движении кроной сосны.

- Женя! - немного осипшим, перехваченным голосом крикнул Максим. - Я тут, на самом верху!

Она не отозвалась. Максим крикнул еще раз, громче. Ответа не было. В поселке, подвывая, залаяла собака.

Максим осторожно лег животом на самый толстый сук и начал искать ногами, куда бы ступить понадежнее. Вниз. Вниз. Скорее вниз! Пальцы плохо слушались. Он подсунул их к шее под платок и полежал, пока руки чуточку не согрелись. Потом стал снова спускаться, блаженно отмечая, что сосна шатается все меньше и меньше. Но когда же конец? Что, дерево выросло, что ли? Сколько еще до земли?

Новый прилив страха охватил Максима, когда под ногой, даже не хрустнув, вывалился гнилой сук, и он повис на руках, больно расцарапав себе щеку. Ему сразу сделалось жарко. Горячий ток крови бросился даже в самые кончики пальцев. Максим судорожно шарил по коре носком сапога, брал ниже, выше, вбок и никак не мог нащупать очередной сучок. Может быть, уже все они кончились? Тогда можно падать. А если не все? Как раз подбородком где-нибудь на сухой сучок налетишь и повиснешь на нем, как налим на кукане!

- Жень, помоги... - с отчаянием в голосе, торопливо позвал Максим, чувствуя, что долго на руках не удержится.

Девушка не ответила.

- Жень!.. Же-е... - заорал Максим.

Пальцы у него разжались, он оттолкнулся от дерева коленями и мешком полетел вниз.

Упал он удачно, в глубокий и мягкий сугроб. Глянул на сосну! Черт! Было совсем не так-то уж и высоко, если теперь вот смотреть с земли. А оттуда...

Максиму припомнилось, какой дрожащий, противный был голос у него, когда он искал ногами последний сучок и умолял Женьку прийти на помощь. Он осторожно огляделся по сторонам, ожидая, что вот откуда-нибудь сейчас выскочит Женька - конечно же, выскочит! - и зальется своим пронизывающим, ехидным смехом. Добилась, как дурачка его разыграла! Поднялся на ноги, отряхнул с себя снег, подождал еще - не следит ли все же за ним Женька из какой-нибудь засады? Нет, не похоже. Поблизости спрятаться негде. Он посмотрел на дорогу к реке. Там тоже никого не видно. Выходит, действительно ушла одна, оставила его на дереве, пригрозила уйти - и ушла.